Возвращение в детство

Я бы не смогла рассказать историю Владимиры Федецкой читателям, если бы не наша случайная встреча в фойе гостиницы «Радуга». Пожилая пара иностранцев на неплохом русском поинтересовалась, как можно добраться в село Ново-Кусково. Узнав цель визита поляков, я предложила им свою помощь в качестве водителя и гида.

ТУДА, ГДЕ ЦВЕЛИ ОГОНЬКИ

— Наша семья жила во Львове, когда в 1950 году ночью пришли русские солдаты с собакой и приказали нам собираться. Мне тогда ещё не было и трёх лет, но я хорошо это помню, — рассказывала по дороге в Ново-Кусково моя необычная пассажирка. — Из-за эпидемии оспы мы больше месяца провели на пересыльном пункте, а потом нас, как и многих других репрессированных, посадили в товарные вагоны с нарами в несколько ярусов и печкой-буржуйкой и повезли в Сибирь. Плач, холод и голод — вот чем запомнилось мне это страшное путешествие в неизвестность. За что так с нами поступили?

Как оказались Федецкие в Ново-Кускове, Владимира не знает. В её памяти всплывает такой момент: уронив тяжёлые косы на колени, мама сидит в каком-то чужом доме и горько плачет. Рядом с ней молчаливый отец и незнакомые люди, которые принесли им хлеб и молоко.

— Они всё время нас утешали... Потом отец всю жизнь говорил, что таких отзывчивых людей, как в Сибири, нигде не встречал.

На этом месте рассказ польки прервало восторженное: «О, Веслав! Посмотри, какие здесь красивые берёзы!» Веслав Платто, старый друг Владимиры, составивший ей компанию в дальнем путешествии, тут же включил видеокамеру.

— Что-то я не вижу огоньков! Я ведь специально выбрала для поездки начало июня, чтобы увидеть эту цветущую красоту. В нашем борике огоньков было видимо-невидимо!

Я удивилась, услышав, что спустя годы Владимира помнит окрестности Ново-Кускова. Потом мне пришлось ещё не раз восторгаться прекрасной памятью семидесятидвухлетней женщины, решившей через 60 лет встретиться со своим детством.

ЗДРАВСТВУЙ, КУСКОВО!

При въезде в село Владимира не на шутку разволновалась и попросила меня остановить автомобиль, намереваясь дальше пойти пешком. Я объяснила, что село сильно разрослось, и убедила продолжить экскурсию на автомобиле. Стадион, Дом культуры, библиотека, многоквартирники — всё это не было знакомо моей пассажирке, а вот на территории усадьбы Лампсакова, куда я первым делом завезла гостей, она сразу освоилась.

— Здесь была больница, где работал хирург Бондаренко, — большой любитель выпить, — стала вспоминать Владимира. — Когда отец сломал ногу, этот врач неправильно сложил кость, и папа на всю жизнь остался инвалидом. После увечья работать на полях он уже не мог, и его перевели в колхозную контору. Кажется, счетоводом. Человеком он был исполнительным, честным и грамотным, поэтому люди его уважали и часто звали в гости. Мы ходили пешком в Старо-Кусково, где жили украинцы, немцы и литовцы, оказавшиеся в Сибири по той же причине. Вместе с ними отмечали праздники, никакого надзора за нами не было. Отцу нравилось жить здесь, а мама всегда хотела уехать. При первой возможности, а это случилось в 1958 году, папа собрал необходимые бумаги, и мы, продав всё нажитое имущество, поехали в Польшу. Там я долго не могла стать своей, ведь за проведённые в Кускове восемь лет стала русской! Как же я хочу увидеть свой дом!

В пятидесятые годы улицы села названий не имели, и в каком месте жила семья Федецких, Владимира сказать не могла, но вспомнила, что их дом стоял недалеко от школы. Немного зная историю села, я повезла гостей туда, где когда-то была деревянная семилетка.

— Кажется, я узнаю эти места,— вновь разволновалась женщина. — Здесь находилась начальная школа, чуть дальше учились ребята постарше, а ещё был интернат для детдомовских. Вот здесь вместо асфальта был деревянный мост, ведущий к большому озеру. Я же не ошибаюсь?

Насчёт водоёма не ошиблась. Правда, теперь он затянут высокой травой, что сильно удивило женщину: в пятидесятые годы озеро, по её словам, регулярно чистили. Деревенский «пляж» с деревянным настилом очень любили ребятишки. Ныряли в воду с трамплина, жгли на берегу костры, чтобы согреться, пожарить на огне хлеб, а потом на углях испечь картошку. Вкуснее этого, казалось, ничего на свете не было. «Неужели озеро больше новокусковцам не нужно?» — обескураженно спросила полька. Мне нечего было ответить…

ВОТ МОЯ УЛИЦА, ВОТ МОЙ ДОМ!

На главной улице села, Библиотечной, гостье многое было знакомо.

— Мне кажется, вот это наш дом! — воскликнула она, внимательно рассматривая обитый современными панелями старый двухквартирник. — Да, да, в этой половине жили мы, а во второй —латыши Матьёсы! Потом дом у нас выкупили Селезнёвы. У них ещё был сын Михаил, с которым дружил мой брат Саша. Рядом с нами стоял дом Чесноковых, а чуть поодаль — Петровых. Ещё дальше жил самый богатый человек — эстонец. Он был болен, и, когда мы уезжали, с тоской сказал моему отцу: «Вы вернётесь в Европу, а я останусь лежать в этих берёзках».

Пообщавшись с местными старожилами, мы выяснили, что Михаила Селезнёва уже нет в живых. В надежде найти хоть кого-то знакомого Владимира вынула из сумочки две чёрно-белые фотографии и стала перечислять фамилии изображённых на них одноклассников. К огромному разочарованию польской гостьи, её сверстники либо уже умерли, либо давно сменили место жительства. К счастью, нам удалось отыскать родную сестру её близкой подружки и одноклассницы Марии Косенковой — Зинаиду Ивановну Бурдавицыну, которая хоть и не вспомнила Лодю-Владу (так звали местные ребята Владимиру), но обняла её как родную и пригласила в свой дом.

— А вы, Косенковы, тогда богато жили: у вас даже сервант был! — заметила Владимира, оглядывая нынешнее жилище Зинаиды.

— Скажешь ещё — богато! Тот шкаф вернувшийся с войны отец своими руками делал, — засмеялась та в ответ.

— А помнишь, моя мама твоей сестре Поле сплела свадебный венок из бумажных цветов. А ещё на праздники гнали самогон, который поджигали, проверяя на крепкость.

Женщины долго предавались воспоминаниям. Наперебой говорили о школе, любимых учителях, имена которых Владимира не забыла, о клубе, куда они бегали смотреть кино, о деревянных воротах при въезде в село, которые ребятишки открывали въезжающим водителям, а те бросали им в дорожную пыль монеты. Потом, разделив их между собой, тратили на нехитрые сладости.

ОБНЯЛА СВОЮ МАРУСЮ

— А давай позвоним Марусе! — предложила Зинаида Ивановна и набрала номер сестры, проживающей в Томске. Мария, как мне показалось, свою польскую подружку не вспомнила, но пригласила в гости.

— Неужели меня и мою семью здесь уже никто не помнит? — расстроилась Владимира.

Утешая гостью, Зинаида Ивановна пообещала, что, как только полуденная жара спадёт, они вместе пройдутся по селу и навестят Тоню Харунжину, которая жила когда-то с Федецкими по соседству. У бабушки Тони оказалась прекрасная память. Она назвала поимённо всех членов польской семьи, даже маленькую Люду, которая появилась на свет уже здесь, в Кускове. «Всё время, — говорит, — из яслей сбегала». Рассказала, что, когда провожали Федецких в Польшу, проститься с ними пришла почти вся деревня.

Владимире приятно было всё это слышать. Зинаида Ивановна предложила ей на следующий день снова погулять по селу, сходить на кладбище и в борик, а в субботу вместе поехать в Томск. Встреча с Марусей состоялась возле томской гостиницы, где поляки арендовали номер вплоть до своего отъезда в родной город Ополе. Та наконец-то узнала польскую подружку, пошутив, что она мало изменилась, «лишь немножко стала старше». Вместе прогулялись по Томску, потом поехали к Марии Ивановне домой, где проговорили до ночи, вспоминая те восемь лет детства, которые для польки Владимиры, волею судьбы попавшей на сибирскую «каторжную» землю, были самыми счастливыми!

Екатерина КОРЗИК.