Жили в страхе за себя и близких…

– Вот ведь какая беда... От одной войны ушли, к другой пришли, – с дрожью в голосе произнесла Татьяна Владимировна Кулиева, выключив телевизор. – Как увижу на экране танки, сгоревшие города и сёла ДНР и ЛНР, сразу своё детство вспоминаю.

Известный в Асине ветеран строительной отрасли родилась в белорусской деревне Дроздино за два года до начала войны. Отца одним из первых призвали на фронт, так что выживать в то страшное лихолетье матери с двумя дочками-погодками пришлось без мужской помощи. Как уходил на войну отец, дочь не помнит, а вот прощание с его младшим братом запомнила отчётливо.

– У дяди Феди было четверо детей – мал мала меньше. Повисли они на папке и просят, чтобы их с собой взял, – рассказывает Татьяна Владимировна. – Мы с сестрой Валентиной рядом крутимся, а женщины в сторонке тихо стоят и глаза платочками утирают. Погиб дядя почти сразу, и его жена вскоре умерла прямо под цветущей вишней на огородной меже. Сирот забрала её сестра и вырастила несмотря на голод и разруху, пришедшие в нашу деревню вместе с немцами.

Детская память избирательна. Сохраняются в ней только самые яркие, эмоционально пережитые события. При встрече с журналистом Татьяна Владимировна старалась сложить из них отдельные сюжеты. Первый был о том, как прятались от немцев всей большой роднёй в лесу:

– Сперва выкопали во дворе яму, куда положили утварь и одежду, а потом старший брат отца Тимофей, председатель колхоза, запряг две подводы, накидал туда соломы, усадил двух своих детей, четверых малышей Фёдора, нас с Валей, трёх женщин, и поехали мы всей гурьбой в лес. Остановились у какого-то болота. Дядька забрался на высокое дерево, осмотрелся и сказал, что в деревне что-то горит. Женщины заплакали, думая, что немцы дома наши жгут. Точно не знаю, сколько в шалашах прожили и как вернулись домой…

На улицах своей деревни маленькая Таня видела и вражеские танки со свастикой на борту, и советских пленных, которых вели фашисты. Однажды мать, возвращавшаяся с детьми с поля, заметила немецкий конвой и спрятала девчонок то ли в ров, то ли в окоп. Рты ладошкой прикрыла, чтобы себя не выдали. А они всё норовили вырваться и домой убежать, не понимая, что стены дома от войны не уберегут.

– У моей правнучки сейчас игрушек – хоть в самосвал грузи. А у нас вместо игрушек были куры, – перешла к следующему воспоминанию Татьяна Владимировна. – Сидим однажды с сестрой на печи, балуемся со смирными наседками, и тут два немца в дом заходят и с порога кричат: «Давай яйка-куры». Мы оцепенели от страха, а один фашист с винтовкой в руках к нам на печь полез. Глаза злые, будто собрался убивать или нас, или кур.

Второй солдат, видимо, человечней оказался. Увидев перепуганных, худющих, голодных девчонок, сдёрнул своего сослуживца с печи и за дверь вытолкал. Тех несушек потом пришлось матери забить, только  ненадолго мяса хватило. Летом варили суп из лебеды, крапивы да заячьей капусты. Зимой ели мороженую картошку. От такого варева у девочек животы болели, а есть всё равно постоянно хотелось.

– Нам, ребятишкам, не до игр было – настолько мы были истощены. Взрослые отправят нас на улицу, а мы сядем на завалинке и сидим тихо, как старички, – говорит Татьяна  Владимировна.

Когда деревню освободили советские солдаты, они, жалея голодных детей, стали делиться с ними своей едой. Вкус горохового супа, который несколько раз приносили им в своих котелках освободители, она до сих пор помнит. Тогда казалось, что ничего вкуснее в своей  жизни не ела…

За три года оккупации Белоруссии фашисты истребили свыше 1,4 млн мирных граждан и более 810 тыс. военнопленных, угнали на каторжные работы в Германию около 380 тыс. человек. Во время карательных операций было уничтожено около 5,5 тыс. белорусских населённых пунктов, в том числе 630 – вместе с жителями. Деревня Татьяны Владимировны уцелела, но людям пришлось жить в страхе перед фашистскими захватчиками, которым помогали предатели из числа односельчан. Потом их судили, приговорив к высшей мере наказания – расстрелу. Один из полицаев, не дожидаясь, когда за ним придут, судил себя сам. Разложил у своего дома белую ткань, лёг на неё и пустил в себя пулю. Татьяна Владимировна запомнила растекающиеся по белоснежной материи алые ручейки крови и собравшуюся толпу людей, в молчании которых не было сочувствия.

Война для семьи Войцехович закончилась, когда домой вернулся отец. Вот как сохранился в детской памяти этот момент:

– Колхоз нам выделил отрезок земли, где мы с мамкой выращивали себе на еду зерно. Лето, жара, а мы по меже рвём сорняки. Видим, вдалеке, прихрамывая и опираясь на палку, идёт человек. Я папку-то за годы расставания забыла, а мама так тихо-тихо, словно сама не веря, говорит: «Отец вернулся».

Трудно восстанавливалась Белоруссия после военного лихолетья. Детство Татьяны закончилось, так и не успев начаться. Сразу после шестого класса пришлось идти работать в колхоз, где была телятницей и учётчицей. Вставать приходилось в 4 часа утра, а ложиться затемно. Отец работал сукновальщиком. Однажды выпил лишнего и заснул, а кто-то стащил у него связку ключей от колхозного склада и вынес оттуда сукно и валенки. За такую халатность в 1953 году мужчину осудили. Срок он отбывал в тюрьме, находившейся в Томской области в закрытом городе, который в народе называли пятый почтовый, а когда вернулся домой, принял решение переехать с семьёй в Сибирь, где, по его мнению, жизнь была лучше. Жена уезжать не хотела, но пришлось согласиться.

17-летней девчонкой трудилась Татьяна сперва в няньках, потом на разных предприятиях Томска, а, выйдя замуж, переехала в Асино. Трудилась штукатуром-маляром, а потом долгие годы – бригадиром в СУ-24. Имеет много наград, пользуется уважением земляков, очень дружно живёт с соседями. Ведь она из тех людей, кто никогда в беде не оставит, потому что сама хлебнула горя с лихвой.

Екатерина Корзик